если я когда-нибудь превращусь в чудовище - не жалей меня.
там на кухне есть керамический нож. очень острое лезвие.
сколько чайки бы ни кричали на нашем цветном побережье,
если внутренне боль похожа на гейзер - ничего уже не изменится.
если волны, да в полный рост, да разбить о ноги.
если ветер всю ночь, да на утро свистит в ушах.
это так далеко от их полной свободы,
но не так далеко от самих от нас.
если я когда-нибудь.
хоть на миг.
превращусь в чудовище.
не жалей меня, не зови по имени.
ты за пазухой третье лето носишь волчье логово.
я который год все стою на линии.
если волны, да в полный рост, да разбить о ноги.
если смотришь в небо, а небо смотрит в твои глаза,
то не так уж и трудно свернуть с дороги,
что в конечном счете свернет тебя.

@темы: из дневника безумца.

---

#4

- Ты у него был пробным ребенком! Он не справился.
- Ты тоже не справилась.
Мать отворачивается, берет сигарету и прикуривает.
Мне трудно рассуждать о том, что такое родители. Мне трудно рассуждать о том, что такое дети.
Я стоял и наблюдал, как шайка ребят от 5 и до 12 лет гоняют по двору кошку. Кто-то с палками, кто-то просто громко хлопая в ладоши. Они, конечно, не били ее, но это только вопрос времени. На то, чтобы осознанно причинить вред живому существу, требуется очень много времени. Можно ударить от злости, а можно из-за интереса. И иногда, рядом должен быть человек, который может остановить. Наверное, это и есть родители.

- Аннка, лови ее! - кричит мальчишка лет семи. - Уйдет же!
- Кошка тебе что, преступник что ли? - отвечает девочка, стоящая чуть в стороне ото всех.
У нее длинные, распущенные волосы и смуглая кожа. Я понимаю, что она не участник этого игрища, а наблюдающий. Сколько нас таких?
Зверь, прижав уши к голове, рванул куда-то в подвал, дети разочарованно загудели.
- Должна будешь. - говорит Аннке мальчик.
- Должна буду. - кивает та.

Мастаф - большой портовый город. Здесь, на окраине, этого почти незаметно. Здесь дома низкие, а люди злые. Пыли и песка в них больше, чем чувств. Особенно в старших. У них нет сил и возможностей, что-то менять, поэтому они живут так, как могут. Хорошо, если есть работа, чтобы прокормить семью. На каждые три таких района - только одна школа и одна больница. Даже ,если предположить, что в школе 300 мест - детей гораздо больше. Сын рыбака сам станет рыбаком. Дочь ткачихи сядет за ткацкий станок в 15 лет. Дети безработного и пьющего отца...станут кем угодно, чтобы выжить.
А кем стал я? Иногда мне кажется, что я убежал от своей жизни. Я человек, живущий у моря. У меня никогда не будет работы, жены и детей. И никогда не будет дома.
- Не говорите попусту. - она улыбается. У нее серые глаза с золотистым ободочком.
- Что, прости?
- Вы сказали, что у вас ничего нет. Но чем-то же вы занимаетесь?
- Я делаю украшения из того, что найду. Продаю их и живу дальше. Это не поможет мне найти женщину.
- А вам она так нужна?
Я почти подумал, что это вопрос с подтекстом.
- Сколько тебе лет?
- Пятнадцать.
- Ты пока не понимаешь то, о чем говоришь.
Я посмотрел по сторонам в поисках Гуса, тот с восторгом бегал за детьми. Да, огромный пес это вам не кошка. Ладно, догонит позже, когда наиграется. Вот вам и разница в отношении. Но когда из человека вырастает зверь - эта разница стирается.
- Ваша собака?
- Моя.
Я отвернулся и пошел дальше. Тени на земле стали глубже и длиннее. Мне нужно дойти до торгового района, продать три неплохих браслета из жемчуга и купить что-нибудь почитать. Когда ничем не занимаешься дни растягиваются и наполняются ненужными, тяжелыми мыслями.
- Меня зовут Анна! - крикнула девочка мне в спину.
Анна Цесис. Неплохо звучит.

Густав догнал меня минут через десять, высунув розовый язык, промчался вперед, как бы сообщая мне, что он все равно быстрее. Иногда, знаете, бывают такие дни, когда тебе кажется, что ты спишь, и все, что происходит - сон. Я зашел в лавку старого ювелира, выручил немного денег, посидел в открытом кафе. Мир плавился, краски смазывались, звуки как будто доносились до меня из далека. Я не смог вспомнить, зачем я пришел в город. Увидеть Йотль? Или не увидеть ее? Узнать, что она здесь делает и в какую авантюру ввязалась? Что за люди были с ней? Смогу ли я чем-то помочь? В каждом человеке заранее заложено сомнение. Страх, что твой интерес, твоя помощь и в целом твое присутствие окажутся ненужными.
Мы вернулись домой заполночь. Бросив сумку со своим барахлом, газетой и купленной книгой возле двери, я открыл окно и лег на кровать. Ничего не происходит. Почему ничего не происходит? Сон тяжестью навалился на веки. Настоящий сон. Я стоял в центре Мастафа и вокруг не было никого. Я оглядывался по сторонам, я видел красный свет закатного солнца. И больше ничего. Дома-дома-дома. Одни сплошные дома. Пустые и пыльные. А потом вдруг оказался у себя в квартире. В той старой квартире, где жил раньше. На шестом этаже. Внизу под окнами аллея с белыми скамьями и невысокие, только начинающие зеленеть, деревья. И это чувство, когда тебе кажется, что ты один.
- Меня зовут Анна.
Вырвался. Ощущения сна тут же начали блекнуть. Ничего серьезного. Старые места мне иногда снятся. Тот момент, когда я в детстве сидел на подоконнике и смотрел не идет ли мать с работы, наверное, навсегда останется в моей памяти. Единственное, что я к ней чувствую сейчас - прошлое.
Спустил ноги на пол, точнее попытался. Густав недовольно заворчал, подняв на меня сонную морду. Я его персональный будильник. Пыльная ткань рубашки липла к коже. Что за день начинается? В который раз уже зарекаюсь так ложиться спать. Спишь в одежде - просыпаешься, как на вокзале: злой, грязный и невыспавшийся толком. Кофе, принесенный вчера из города, придется как нельзя кстати. Я щелкнул кнопкой на чайнике, насыпал Гусу корма и достал из сумки газету. Не то чтобы я любил читать новости, но она же бесплатная. Сообщение о новом спутнике, запущенном в космос, парочка статей о политике, несколько заголовков, посвященных моде и культурным мероприятиям, которые пройдут на неделе. В конце страница неинтересных рекламных предложений. Я заварил кофе и выбрал для себя раздел об экономике. Никогда не понимал цифр и в общем-то с деньгами не ладил. Чего не скажешь о крупнейшем политическом деятеле Берга. Берг располагался примерно в 1300 км. от Мастафа, имел свой курортный район и огромный доход от туристического сезона. Одним из самых богатых и влиятельных людей этого города был Альберт Смольских. Ему не повезло - он умер. И теперь вся его "дружная" семья, из трех родных дочерей, жены и одного приемного сына, грызлась из-за денег и власти. Я всматривался в черно-белую фотографию под лозунгом "Дело отца смогу продолжить только я." и давил в себе узнавание. Колючий взгляд пробивался даже через газетную бумагу. Влад Смольских. Три месяца назад я видел именно его. Приемный сын милиардера, что же ты делал в дрянном пабе в одном из не очень благополучных районов Мастафа? И каким образом Йотль с тобой связана.

@темы: иди к линии горизонта.

---

о море и песке.

@темы: визуализация.

---

#3

У людей есть разные слабости и зависимости, которым они сами с удовольствием поддаются. Не важно, что потом появляется чувство вины и неприязнь к самому себе. Будь то алкоголь или лень, курение или привычка собирать хлам. Время от времени ты смотришь на себя в зеркало и спрашиваешь "ради чего опять?", и говоришь "завязывай". Так и я стоял сейчас посередине комнаты в маленьком отеле, всматриваясь в свое отражение. Самое паршивое это то, что мы оставляем себе пути к возвращению. Если же человек все же перебарывает себя, то подавленная зависимость становится предметом гордости. Я не считаю, что этим можно гордиться, в первую очередь это нужно самому тебе. Никто, кроме тебя этого понастоящему не оценит.

Средний рост, поджарое телосложение, растрепанные русые волосы с пепельным оттенком, нестриженные месяцев эдак пять. Невысокие скулы, темно-зеленые глаза, светлые ресницы, и портящий общую картину, большой прямой нос. Когда-то моя кожа была белой и неровной, но ветер и солнце сделали свое дело, отполировав тело и покрыв его легкой бронзой. На щеках и подбородке серебристая щетина. Я думал отпустить бороду, как и полагается отшельникам, но как только щетина отрастала чуть длиннее - меня начинало это раздражать. Мне хватает не слишком послушной шевелюры, за которой надо ухаживать. Нельзя сказать, что я красивый и нельзя сказать, что я интересный. Но я умею внимательно слушать и смотреть людям в глаза. Наверное это во мне и располагает. От пробежек, на которые почти каждый день меня выводил Густав, ноги стали сильнее и обросли мышцами. Еще бы руки подкачать, но лень больше желания хорошо выглядеть.) В шестнадцать лет и этого не было: мое тело было тонким, спина сутулой, а мышц там было днем с огнем не сыскать.
Йотль заворочилась в постели, откинув прочь простыню, служившую нам этой ночью одеялом. Хитрый ветер, треплющий бежевые занавеси на открытом окне, ничуть не спасал от жары пришедшего утра. Сегодня солнце будет ползти по небу в два раза медленней, а большинство торговцев на рынке появится только после четырех часов дня.
Когда я завел разговор о слабостях, я хотел признаться, что моя слабость - люди. Я не самый общительный человек, и сознательно отгородился от всего мира, ограничив свою зону комфорта маленьким домиком на берегу моря и обществом собаки. Но те люди из моей прежней жизни... мне хочется к ним возвращаться снова и снова. А потом уходить и снова возвращаться. Спасает только то, что я не знаю где они и не вижу их. У меня определенно остаются к ним чувства и каждый раз, когда я, задумавшись или загрустив, вдруг заглядываю внутрь себя, моя любовь к тому, что у меня было, приветливо машет рукой и говорит, что она все еще жива.
Сейчас я стоял, выпрямившись в полный рост, и отчетливо понимал, что надо бежать, пока эта моя любовь, разбуженная Йотль, не проснулась окончательно. Я быстро оделся, не застегивая уже порядком помятую рубаху, открыл сумку, пересчитал вырученные за вчерашний день деньги. Гус, оставленный на ночь на улице, наверное меня ненавидел. Я пошарил рукой в одном из карманов и достал маленькое невзрачное ожерелье, сделанное из камушков и ракушек, обсыпанных цветным песком, которое оказалось вчера никому не нужным. Немного подумав, я оставил его на прикроватной тумбочке с запиской, в которой было только одно слово. Спасибо. Йотль, конечно же понимала, что является моей слабостью и не могла этим не воспользоваться. Но то, что для нее было простым и односложным, для меня являлось почти неподъемным и необъятным. За то, что она вернула мне частичку меня прошлого, я был ей благодарен. Но мне не нужно, чтобы я прошлый возвращался полностью - мы вдвоем в одном теле не уживемся. Спустившись на первый этаж и оплатив номер в отеле до вечера, я вышел на улицу. Густава не было, впрочем его никогда нет, когда мне вдруг приходится останавливаться в гостиннице на ночь. Он встретит меня на границе города. Хмурым взглядом карих преданных глаз. Хорошо, что у него мягкий характер и он быстро забывает обиды.

Так я и сбежал в прошлый раз, не появляясь в Мастафе последующие три месяца. Сейчас, когда вдалеке уже была видна его окраина, меня терзало легкое чувство беспокойства. Ниточка, которая связывала меня с Йотль, и которая до прошлой нашей встречи была ослаблена, вновь натянулась и вела за собой.

@темы: иди к линии горизонта.

---

Йотль.

Можно мне на полгода, на год, на десять
Перестать на нее смотреть?
Чтобы, когда она рядом, руки мои не качали черти,
Не стучала кровь в моей голове.
Чтобы в моменты слабости не касаться ее плеча,
Не снимать все ее печали-усталости,
И не помнить ее лица.
Можно мне не любить ее? Господи, ну пожалуйста!
Сделай меня чуть крепче, чем лезвие ее внутреннего ножа.
Чтобы нас покрывала старость не вместе,
А порознь. Чтобы она не смотрела в мои глаза.
Чтобы весь мир в обратную сторону, до того момента, когда
Я целое небо принес и бросил к ее стройным, босым ногам.

@темы: из дневника безумца.

---

кто подпевает? я подпеваю?! это не я, это Густав...

@темы: птица Сирин, птица Алконост.

---

#2

Песок под ногами стал плотнее. Дом, в котором я живу, стоит на деревянных сваях. Да и сам он из дерева. Только у широкой лестницы, ведущей на открытую веранду, лежит огромный камень. Он был здесь еще до того, как я пришел и останется после того, как я уйду. Я сделал на нем гравировку в виде древнего знака солнца, что по латышскому фольклору является символом вечного движения и жизни.
Гус ткнулся мокрым носом в руку и вопросительно наклонил голову вбок.
"Мы идем? Идем или нет?"
Сумка приятно оттягивала плечо. С детства я привык все самые нужные вещи носить с собой. В том числе и документы, которые доказывают мое существование.
Кто-то однажды заметил, что если меня ограбят, то получат не только сумку с простым хламом, но и целую человеческую жизнь. Может быть это и правда, но за столько лет, что она провисела на моем плече, никто из подворотной братии так и не решился со мной связаться. Что взять с парня, гуляющего с собакой?.)Я спрятал ключи от дома в боковой карман, достал плеер и надел наушники.
До города было около двух часов пути нашим прогулочным шагом, но сегодня мы попробуем пройти это расстояние немного быстрее. Иначе уже не успеем вернуться обратно. Гус потрусил вперед, время от времени оглядываясь посмотреть, не передумал ли я.
- Да приятель, твой двуногий друг - домосед, каких еще поискать.
Я махнул ему рукой и чуть ускорил шаг.

Последний раз, когда я выбирался в город, мне крупно не повезло. Хотя я не назвал бы это такой уж сильной неудачей, скорее неприятное стечение обстоятельств. Последствие которого затянулось на долгих три месяца.

Куда бы ты ни направлялся, ты встретишь того, кого должен будешь встретить. Так или иначе.

Остановившись в пабе на окраине Мастафа, я даже не догадывался, кого там для меня припрятала судьба.
Я сидел за столом, пропитанным маслом, от чего его деревянный узор казался мне медно-золотым, и спокойно потягивал светлое пиво. Гус устроился рядом, привалившись горячим боком к ноге. Мы оба с интересом разглядывали людей в зале - мы не так часто их видим, чтобы упускать эту возможность. До меня долетали обрывки разговоров и незначительных сплетен.
С правой стороны от входа за высоким столиком сидели двое молодых людей, создающих впечатление полных противоположностей друг друга. У одного были тонкие черты лица, словно вырезанные на загорелой коже; черные, наполненные колючей проволокой, глаза; жадный взгляд. Такие, как он, обычно ищут интриги и если не находят, то начинают сами их плести. Ради выгоды, ради удовольствия и просто так. Худой, одетый в белую льняную рубашку и синие джинсы, чисто выбритый и свежий. Его темно-каштановые волосы были убраны назад и стянуты в тугой хвост на затылке. Одна блестящая прядь то и дело выбивалась и спадала на высокий лоб. Тогда к лицу поднималась узкая ладонь с длинными, узловатыми пальцами и убирала ее. Жест быстрый и резкий, чуть раздраженный. Мужчина нервничал, больше наблюдая за таймером на своем мобильном, чем за собеседником. Тот напротив, сидел, расслабившись, почти развалившись на жестком барном стуле, и курил. Он был старше, и крупнее. Грубая одежда и грубое лицо, блестящее от кожного жира. Мужчина не следил за собой, но золотой перстень-печать на указательном пальце руки, сжимающей сигарету, говорил о том, что человек не так прост. Он что-то медленно рассказывал, затихая в конце каждого предложения, поэтому было трудно понять смысл. Если честно, меня раздражает такая манера разговора. Я поймал себя на том, что постепенно начинаю все больше и больше хмурить брови, пытаясь разобрать булькающие слова. Как жаль, что я не Густав и у меня нет собачьего слуха. Про себя я решил называть их Худой и Грузный. Можно было бы, конечно, сказать красивый и не очень, но это было бы правдой только, если слово "не очень" повторить несколько раз.
- Где она? - вдруг перебил Худой. Видимо, терпение его было на исходе.
- Вы куда-то торопитесь? Она придет. Вы разве не знали, что лисы не пунктуальны?
Я так понял, что они говорили о женщине. О женщине, которая сильно задерживается.
- Мое время утекает водой в песок. Я прибыл в эту дыру не для того, чтобы сидеть и ждать.
У него был очень приятный акцент и голос в целом. Он чуть растягивал букву "р", катая ее на языке под небом. Тембр совсем не сочетался с его холодноватой и острой внешностью. В моем представлении голос у такого человека должен был быть ниже и менее насыщен интонационными цветами.
Грузный вытянул руки перед собой в примиряющем жесте и продолжил что-то говорить. Гус вдруг дернулся и подался вперед, уши на его макушке поднялись.
- Что случилось? - я проследил за его внимательным взглядом, - Ты кого-то узнал?
В зал вошла невысокая женщина в легком платье приглушенно-зеленого цвета. Она остановилась вполоборота, немного помедлила и шагнула к столику, за которым сидели мужчины. Ее профиль показался мне смутно знакомым. Рыжие косы спускались до талии, перетянутой широким черным шарфом. Она села спиной к стене и я, наконец, смог рассмотреть ее лицо, улыбку и ямочку на щеке.
Я поспешно опустил голову и предупреждающе положил руку своему псу на загривок. Мне бы хотелось, чтобы сейчас мы оказались как можно дальше от этого места, но возможности сбежать по-тихому не представлялось. Они сидели у самого входа и, чтобы выйти, мне бы пришлось продефилировать прямо перед ее глазами. Вряд ли она сделает вид, что не заметила. Это было бы самым большим подарком...

Ее звали Йотль. И она была самой ревнивой и склочной женщиной на свете, после моей матери, конечно. Во времена, когда мы встречались и крутили амура за крылья, у меня дома начиналась третья мировая война. Мать ревновала меня к любимой девушке, любимая девушка - к матери. Они были очень похожи.
Когда мы оставались наедине наши разговоры неудержимо скатывались к любви. Точнее к ее отсутствию. Если человеку долго повторять одну и ту же мысль, даже если эта мысль отметается, как неправда, то вероятнее всего, он сдастся. Так и я сделал. Сразу после того как я сдался, сказал ей "да, дорогая, я не люблю тебя, только замолчи", я узнал, что рамки с фотографиями умеют летать. И насколько сильно женщина должна сжимать зубы, чтобы оставить их отпечаток на коже навсегда. Она была дикой, правда. В каком-то смысле она оставила на мне свою метку.)

На самом деле я сидел, чувствуя, как будто кто-то в дальнем конце зала целится мне в висок.
Спустя два часа, когда на улице уже потемнело, они начали собираться. Молодой человек, которого я называл Худым, расплатился за счет и вышел из паба первым, его напарник допил одним глотком сидр, наклонился к Йотль, что-то ей прошептал и последовал за ним. Но моя рыжая ведьма не спешила уходить, она задумчиво сидела на прежнем месте и катала по столу орешек-фисташку. Я задержал дыхание, жизнь тихая и размеренная готова была кануть в Лету. Кажется, мы встречались больше шести лет назад, но я почувствовал, что ничуть не изменился с тех пор. Гус устало заскулил за моей спиной. Пес был изгнан за стул, чтобы не привлекать внимания.
- Мне нужно, чтобы ты еще чуть-чуть потерпел, дружище. Ты же не хочешь, чтобы она снова оставляла тебя спать на улице?
Йотль поднялась и потянулась, заведя руки за голову.
- Ты специально меня игнорируешь?
Густав высунул любопытную морду из-за стула, а я попытался стать прозрачным.
- Цесис! Ты меня игнорируешь?!
- Йотль... какая встреча - протянул я.

@темы: иди к линии горизонта.

---

#1

Моя мать была странным человеком.
В детстве она вдруг перестала меня воспитывать. То ли не знала как, то ли попросту не считала нужным.
Она часто повторяла, как бы защищая меня: "Не хочет - пусть не делает. Не заставляйте его, это всего лишь ребенок".
И в результате я рос сам, как сорная трава или крапива.
Мой характер, мои привычки и принципы формировались не на общих правилах, а исходя из того, что я видел.
Исходя из того, как люди поступают друг с другом. И, в общем-то, сейчас уже не разобраться какой из этих людей поступал плохо, а какой хорошо, и какие черты я у них перенял.
Моя мать была странным человеком.
Я не знаю, чего она хотела добиться. Может быть, хотела вырастить не так, как ее растила ее мать, но... единственное, чего она действительно добилась - я вырос почти точной копией своего отца, которого она не любила и которого я практически не видел. С той лишь разницей, что во мне не оставалось никаких определенных правил. Все они подверглись изменению, прошли переплавку моего сознания. Для примера, так "надо быть вежливым со старшими" перешло в "надо быть вежливым с теми, кто вежлив с тобой".
Было время, когда она, спохватившись, начала меня учить, но к тому моменту мне было за 20.
Было время, когда мы спорили до хрипоты, кричали друг на друга, обвиняя в непонимании. Но если я не понимал только свою мать, то она не понимала всех вокруг. Всех, кто, конечно же, не считался с ее мнением.
Один раз она раздраженно крикнула:
- Ты такой же, как все!
- Такой же как все? - переспросил я, - Это какой? У каждого человека есть своя индивидуальность и своя зона комфорта.
Мы тогда спорили о работе и об отношениях в коллективе. Мне порядком надоела эта тема, которая поднималась изо дня в день и не сдвигалась с мертвой точки ни на йоту.
- На работе все должно быть правильно!
- Тогда скажи мне, кто устанавливает эти правила? Ты?
Она поджала губы, посмотрела мне в глаза и кивнула, прекрасно зная, что сейчас будет.
- Я. Потому, что я ответственна за эту работу.
- Ты. Потому, что ты хочешь быть ответственной. Потому, что это дает тебе маленькое право указывать другим и управлять ими.
- Да, черт возьми. И они должны меня слушаться!
Я отвернулся. Эта нотка диктаторства каждый раз выводила меня из равновесия. Где она была, когда я рос на долю свободнее остальных людей.
- Они ничего тебе не должны. Ты своей идеей построить идеальный порядок ломаешь всю систему работы. Не бывает идеального порядка!
- Ты такой же, как они! Быдло!
- Я хотя бы не пытаюсь всех окружающих сделать похожими на себя! Ты считаешь себя центром земли, я не понимаю?!
- Да, здесь я центр земли!
- Ты просто че-ло-век!
И эта глупость человека, который бьется об стену головой, человека, который возложил на свой лоб корону и назвался правителем и судьей. Но проблема в том, что никто, кроме нее эту корону не видит. Этой короны нет. Мне никак не удавалось объяснить ей, что у большинства людей своя мера правильного, и что в нашей стране отношения в коллективе строятся на компромиссах.
- Я все изменю! Я добьюсь своего... не в этот раз, так в другой.
На нее было страшно смотреть: больная, ослабленная, растрепанная и абсолютно не понимающая, что делает хуже только себе. Я ненавидел ее, и она этого не пережила.

Человек, который однажды посадил в твоем сознании зерно свободы, спустя десятки лет может попытаться вырвать эту свободу с корнем.

Я лежал на спине прямо поперек линии прилива. Холодная вода то набегала на берег, облизывая мои босые ноги, то отступала, оставляя на коже охапку мурашек. Я сжимал в кулаках сырой песок и смотрел в небо. Небо молчало, оно было занято, ему надо было присматривать за всем остальным миром.
Я встал, отряхнул рубашку и серые, намокшие от морской воды, бриджи.
Гус, гоняющий неподалеку крабов, увидел, что я ухожу и побежал за мной.
- Надо бы пройтись в город. Да, приятель?
Казалось, он был рад. Гус любил большие скопления людей, запахи рынка и запахи женщин. Я взял его совсем маленьким, а сейчас в холке он доходил мне до бедра. И скорее всего это еще не предел.
Взъерошив шерсть на его голове, я зашагал быстрее.
Это место, где слышны только крики чаек и шепот воды. Это место - моя единственная любовь, мое единственное убежище, но не мой дом.

@темы: иди к линии горизонта.

---

As a lyrical digression:

В стране маленьких людей себя было очень трудно спрятать.
Он старался изо всех сил, но лилипуты его нашли, повязали и были очень довольны собой.
Первые пять минут.

Гулливер любил лилипутов. Жаль только, что они быстро заканчивались.

Здравствуйте. Я живу на берегу моего воображаемого моря.
Вокруг есть целый мир и еще чуть-чуть, но ничто не тревожит золотой воды.

Иногда я путаюсь в именах и в том, что многие из вас знают наизусть. В эмоциях.
Я не буду говорить, что у меня их нет. Я так этого и не понял. То ли их слишком, то ли их слишком.
Много и мало.

Здесь не будет ничего настоящего, кроме меня.
Наслаждайтесь.

@темы: иди к линии горизонта.